В фильме Отверженные полицейский инспектор Жавер начинает охоту на беглого каторжника Жана Вальжана, считающегося в ответе за смерть женщины по имени Фантина. Единственным близким человеком Жана становится Козетта, его дочь, и каторжник готов рискнуть всем, лишь бы сделать её счастливой.
Хупер доказал, что способен на многое. Грандиозный антураж эпохального времени вместе с поющими вживую – прямо на площадке, беспрецедентно! – актерами создают атмосферу исторического эпика. Становится неважно, что за основу был взят художественный вымысле, наложенный на исторические события, что "французы" поголовно англоязычного происхождения и поют на английском же языке, ведь главное – дух.
Режиссер, не злоупотреблявший хорошим вкусом даже в мелодраме про монархов, окончательно сбрасывает все маски, садится на лошадь и скачет в кавалерийскую атаку там, где любой другой ограничился бы разведкой. И, как нередко бывает с гусарами, в конечном счете оказывает прав.
Почти детская прямолинейность и регулярные демарши со стороны хорошего вкуса только играют картине Хупера на руку. Англичане с австралийцами столь лихо строят из себя французов, что невозможно избавиться от ощущения, будто режиссера перед съемками консультировал Юнгвальд-Хилькевич. Рассел Кроу полфильма разгуливает по карнизам, Хью Джекман таскает надувные бревна, как Ленин на субботнике, и с ног до головы вымазанный дерьмом — берет высокие ноты.
Самый масштабный и поразительный кино-мюзикл десятилетия. Рекомендую смотреть с субтитрами – перевод и, тем более, дубляж попросту убивает это кино. Да и английский там довольно простой.
Красивая запоминающаяся музыка – основа любого мюзикла, а в сочетании с невероятной актёрской игрой, яркими костюмами и декорациями, да ещё и написанная на основе бессмертного литературного источника, создаёт незабываемое зрелище, пусть и грустное, но обязательно оставляющее надежду. Тем более и экранизация популярного и уже давно идущего на сцене мюзикла удалась на славу.
Мюзикл «Отверженные» – это мастерски снятое «слезовышибательное» кино, где не все известные актеры поют столь же хорошо, как играют сами, пока на вторых ролях свои впечатляющие таланты демонстрируют их коллеги, которым солировать на сцене приходится гораздо чаще.
Временами в формально размашистом, но при этом странно-безвоздушном в своём мирке доведенных до самого накала песенных переживаний фильме случаются всплески настоящей энергии – с первым появлением Гавроша, например, или во всей истории Мариуса и Эпонины, которая странным образом в разы энергичнее предполагаемого небесного чувства с первого взгляда между Мариусом и Козеттой.
При всей примитивности киномюзикла "Отверженные" этому специфическому явлению не откажешь в некой внутренней логике: морализаторская эпопея Виктора Гюго, и сама по себе особой тонкостью не страдающая, в кинооперном изводе приобретает уже совершенно непоколебимую, незыблемую толщину коллективного монумента всем жалким "мизераблям" этого мира, за которых так переживал французский классик.
Примитивность тех средств, которыми пользуется здесь режиссер, может раздражать, но зато им сложнее и противостоять: не ровен час, а вдруг даже и против собственной воли придется на финальных титрах вытирать слезы рукавом. Если как кино «Отверженные» — продукт довольно спорный, то как слезоточивое — работают безотказно.
Иногда говорят, что из песни слов не выкинешь. Наверное, это так – Тому Хуперу никто бы не позволил кромсать первоисточники – как французскую постановку, так и роман Гюго. Но в таком случае – не всякому мюзиклу место на экране.
Актеры, почти лишенные человеческих реплик, в это время экспрессивно вращают глазами и широко открывают рты, демонстрируя гланды. Ты честно страдаешь вместе с ними два с половиной часа (первоначально фильм длился четыре), к финалу действительно ощущая себя отверженным, высушенным, почти мертвым. Сами мертвые перед тем, как по экрану побегут титры, эффектно воскресают, практически берутся за ручки и заводят прощальную арию.
Во всем этом океане засахаренной любви, липкая и вязкая слащавость которой стремительно ведет к неизбежной диабетической развязке, а именно гангрене, хоть сколько-нибудь кровеносным просветом оказываются лишь те сцены, где авторы вспоминают о благотворности иронии.
Каждая ария тянется годами, а действие то натужно буксует, то стремительно ускоряется, и при этом нужно внимательно слушать тексты: важные для сюжета вещи в них проговариваются вскользь, зато душевные страдания героев описаны пышно и многословно.
Это, наверное, идеальная постановка в своем жанре оперы для домохозяек: тут и Джекман, в котором через любой грим просвечивает образ аристократического соседа, готового встретиться вечером на конюшне, и цветастые декорации, и пикантные галлицизмы, не потерявшие обаяния со времен Юнгвальда-Хилькевича. И понятно, что вкус — понятие относительное, и у каждого свои тайные удовольствия: кому-то нравится порно с карликами, кому-то мексиканские хорроры, кому-то вот это, — но такие вещи вроде бы не принято афишировать.