В фильме Холодное танго главный герой чудом избегает смерти на поле боя и теперь возвращается в свой родной дом. Там сейчас живёт любовь всей его жизни, но мужчину ждёт неприятное открытие. Вернувшись домой он обнаруживает, что возлюбленная является дочерью его главного врага.
Чухрай показывает, что нет «правильной картины», догматически разделенной на рай и ад, а есть механизм истории, захватывающий и перемалывающий всех.
К фирменному чухраевскому стилю и манере общаться со зрителем, обращаясь напрямую к его сердцу минуя голову, в этой картине добавляется еще и совершенно удивительная драматургия.
Между «Вором» и «Холодным танго» прошло ровно двадцать лет. Чухрай подвел черту, высказался окончательно. Никаких замалчиваний или многоточий.
Фильм задевает несколько крайне неполиткорректных в наших условиях тем. Это, конечно, советская оккупация Прибалтики, это активная и добровольная помощь литовцев нацистам и соучастие в холокосте, и это служба евреев, вечных чужаков, в советских карательных органах.
Сказывается театральность и в актерской пластике, и в мизансценах, и в работе оператора. Однако настоящее чувство и настоящая трагедия всё равно прорываются сквозь нее, как сквозь паутину.
Это именно то традиционалистское, но бескомпромиссное кино, о котором в своем выступлении говорил Александр Роднянский.
Чухрай смело рифмует в своем фильме кадры угона еврейских детей литовцами во время войны с кадрами оправки в Сибирь литовцев в послевоенное время.
По-видимому, после 10 лет молчания Чухрай хотел поведать зрителю слишком многое. Это сказывается на сценарии, спотыкающемся через каждую вторую сцену и изобилующем неточностями и просто историческими ляпами.
Потенциально сильная историческая драма о страстях в послевоенной Литве испорчена нелепым и тенденциозным сценарием.
Устарел сам поучительный тон, с которым людям рассказывают о трагедиях. Лишний надрыв сегодня, в эпоху моды на нон-фикшн, звучит не менее дешевым приемом, чем детские слезы.