Великий мастер

"Великий мастер" – это фильм, в первую очередь, о любви, ностальгии и культуре. И пусть Вас не смущает лейтмотив боевых искусств. В этом фильме нет никакого "мочилова", здесь каждое сражение – это словно танец.

Всегда приятно смотреть кино, режиссер которого рассказал о том, что знает. Кар Вай снял то, что получается у него лучше всего — электрическое напряжение в пальцах — то ли от ударов, то ли от чувств. Сентиментально, каждый кадр нарочито сложен (мастер иначе не умеет), но в этом вся прелесть.

Герои Вонга Карвая остаются одинокими, потому что любовь так велика, что делается неосуществимой. Это то, к чему стремится каждый из них, но заполучив, теряет навсегда. И в этой потере заключается истинное ее обретение.

На глазах проходят годы, осыпаясь пеплом архивных фотографий, носители частиц древнего знания превращаются в бандитов, но тот, кто познал кунг-фу до самой сути, пусть даже так и не выучил «64 руки», не сломается никогда. О, как бы этому фильму пошло название «Прах времен»! Но только картина с таким заголовком в фильмографии Вонга уже есть.

Великий мастер" выстроен очень четко, несмотря на то что само жизнеописание героя предстает фрагментарным, обрывочным, каким-то субъективно выборочным. Однако у автора фильма свои представления об объективности и цельности, для него важнее, чтобы на экране с максимальной выразительностью были представлены все четыре стихии, из которых состоит мир

На своем месте актеры Тони Люн и Джан Цзыи, не впервые работающие с Кар-Ваем, но самое главное — сам режиссер, посвежевший и умудренный одновременно. «Великий мастер», конечно, не встанет вровень с его лучшими лентами, зато наглядно докажет, что ничего красивее кунг-фу быть не может.

И — о чудо! — впервые за много лет вонговская нарядная меланхолия почти не выглядит претенциозной, поскольку служит истории, а не является ее единственным содержанием. И поскольку лиц тут разбито даже больше, чем сердец.

К середине фильма театральная декоративность, с которой начинался «Великий мастер», уступает место более привычным красотам стиля Вонга Кар-вая: медленный дождь, медленный снег, медленный дым. В «Великом мастере» Вонг пытается придать этому визуальному словарю меланхолии эпический размах.

После новой картины Кар Вая остается целый ворох воспоминаний – тех же фотоснимков, за которыми тянется шлейф историй и ощущений. Пуговица как носитель воспоминаний и любовных настроений, женщина и мужчина возле бесконечно движущегося поезда, сражающиеся за те идеалы, которые для него навсегда устарели, а для нее – не устареют никогда.

Демонстрируя умение выстраивать виртуозные поединки, Карвай и историю Ип Мана превращает в медитацию о течении времени и о том, что единственная бессмертная любовь — та, что осталась недоговоренной, не прожитой.

По Вонгу, фильм есть сон – греза о невозможном, о преодолении времени. Режиссер, прививший миру моду на окончательно опошленные его эпигонами рапиды, вновь замораживает стрелки на часах и закольцовывает происходящее, склеивая его в ленту Мебиуса.

В известном смысле Вонг Кар Вай попытался здесь повторить опыт «Праха времен», самой выдающейся своей картины (и одной из самых выдающихся картин ушедшего столетия), но вместо цельности и сжатости сюжета получил лишь рассказ «обо всем понемногу»

"Великий мастер" – без ложной скромности, фильм умопомрачительно красивый, и столь же умопомрачительно скучный. Феноменальная тягомотина, глядя на которую родить в собственной голове новые и интересные идеи и умозаключения, как это бывает с фильмами околофилософской тематики, просто нереально.

Но если боевые сцены, где использован классический рапид, безупречны, то саму историю Карвай едва не забормотал, утопив в диалогах, состоящих сплошь из мудрых восточных сентенций.

В «Великих мастерах» есть задатки великого фильма, но то, что увидел я – это случайный набор сцен, как будто пленку бросили в работающий вентилятор, а найденные кусочки склеили между собой, как бог на душу положит.

По ходу фильма крайне непросто допетрить, что же хочет сказать автор. Ближе к финалу он, видимо, сжаливается, осознав тщетность своих усилий, и тупо проговаривает основные посылы прямым текстом. О том, что кунг-фу – это не столько манера махания копытами, сколько внутренний кодекс чести, которому следует порядочный и цельный человек.

Кар-Вай по обыкновению ни единого кадра не снимает в простоте и все также любит, когда в мельчайшие осколки разбиваются стекла, льется дождь, сыплется снег (все это в местами почти издевательском рапиде, когда замедленная съемка кажется не художественным приемом, а техническим браком).

Кар-Вай неожиданно приходит в себя и пытается наполнить кадр эмоциями, а весь фильм — поставить в один ряд со своими прежними полотнами о человеческом одиночестве. Но поскольку основы для этого за весь предыдущий хронометраж заложено не было, режиссёр начинает отчаянно перепрыгивать через себя