Действие фильма Счастье мое происходит в постсоветской глубинке. Водитель-дальнобойщик Георгий оставляет дома неверную жену и отправляется в очередной рейс. Его грузовик медленно движется к цели, а сам он совершает погружение в мир страха, жестокости и предательства.
Фильм Лозницы - лишенное сантиментов рассуждение о том, насколько ущербно эстетически, эмоционально и культурно то пространство, которое мы зовем Родиной. Такая бескомпромиссная, жесткая формулировка несомненно рождает мощный резонанс зрительских откликов. Как произведение искусства фильм безупречен. В нем и абсолютно новая, невиданная доселе форма повествования, где сюжет меандрирует, а «эпизоды перемигиваются друг с другом и обмениваются темами»; и уникальный и самобытный киноязык Лозницы; и работа с каждым лицом в кадре, яркие диалоги, написанные с большой долей иронии, гениальный Муту, румынский оператор. Очевидно, что после этого фильма уже нельзя снимать по-прежнему. Обрыдло кино по старым образцам, штампованное, надуманное, бессвязное, не дотянутое, не выстраданное, а поэтому выстреливающее все косо да мимо. Искусство должно заставлять страдать, ранить. Поэтому, если ваша первая реакция после просмотра картины: «Уберите это немедленно!», значит она вас задела, попала в цель.
Здесь впервые в новейшей истории отечественного кино о России не рассказывают; здесь она впервые оказалась увидена.
Дон Кихота, взявшегося прочувствовать, просчитать и обуздать болото древнего, дикого, иррационального мышления, спасает математическое образование — он выстраивает перед зрителем безупречную, практически архитектурную конструкцию: если в первой части, где герой более-менее нормален, история рассказывается в реальном времени, то во второй, отделенной от первой вставной, как зуб, новеллой из Великой Отечественной, часовой механизм дает сбой, и узнаваемые персонажи — дикие сотрудники ГИБДД, мелкие рыночные бандиты, проститутки с развязок больших дорог — начинают теряться в безвременье и снеге. Система местной жизни, полная сдержек и противовесов, но исключающая закон — среда, в которой не выжить гуманному и рациональному существу. Она способна породить только агрессию — считает Лозница. А чтобы все-таки выжить — надо бросить квазипатриотические рефлексы и начать мыслить. Что, как и просмотр этого фильма, может и неприятно, но необходимо.
Эта история про то, как растворяется человек в разъедающей все живое среде, снята с формалистской безупречностью. Про свое математическое образование режиссер Лозница не дает забыть ни разу, словно нарочно, до гротескности иллюстрируя избитый тезис о поверении гармонии алгеброй. Впрочем, в данном случае поверяется не гармония, а то, что на первый взгляд кажется хаосом, но под упорядочивающим взглядом Лозницы предстает жесткими структурами закольцованного во времени зла. Цепочка насилия тянется из прошлого, показанного двумя вставными новеллами про Вторую мировую. Из хаоса на глазах зрителя рождается малоприятный порядок.
То, что Лозница очень умелый, потрясающе точно фиксирующий действительность режиссер, было понятно еще по его документальным работам, после «Счастья» стало ясно, что эти качества не потерялись и при переходе в кино игровое — в его изображении посконной глубинки нет ни упоения местными фантазмами Хржановского, ни сайлент-хилловского привирания Серебренникова. Проблема «Счастья» в другом, и особенно заметна она в сопоставлении с еще одним фильмом, показавшим обыденный ужас отечественного бытия, — «Грузом 200» (который отечественная критика, посмотрев кино Лозницы, поминала в первую очередь — причем часто не в пользу фильма Балабанова). Персонажи Лозницы оказываются наименее правдоподобными как раз тогда, когда ими движет хтонь, подлое биение проклятых почв Нечерноземья. Сравните с Балабановым, героев которого на зверства толкала беспредельная, всесокрушающая жажда любви, — и решите сами, кто тут ближе к истине.
Все бы ничего, когда бы, брезгливо ужасаясь российскому варварству, Лозница сам не действовал по методу провинциальных изуверов и не лупил так монотонно зрителя по почкам. Сперва это больно, потом удивительно, через час тупеешь и ничего не чувствуешь. Как и «Утомленные солнцем-2», в странной паре с которыми «Счастье мое» представляло постсоветское пространство в Каннском конкурсе прошлой весной, фильм Лозницы слишком полагается на простые физиологические реакции зала, чтоб всерьез потрясти (обидеть, взбесить) кого-то, кроме идейных мазохистов. И в точности как «Утомленные-2», сплотившие интеллигенцию и народ в общем желании выщипать режиссеру усы, на человека с более-менее устойчивой психикой он производит эффект, явно противоположный задуманному: выйдя с него, первым делом хочется обнять милиционера.