Знамение

В «Знамении» как только Пройас включает свою машинку по нагнетанию страха, Кейдж становится совершенно неважен. Тем более машинка у Пройаса, как минимум, половину фильма работает на каких-то чудовищных оборотах - в некоторых сценах «Знамение» выходит на какую-то умопомрачительную высоту. Сцены с самолётом или с поездом метро выполнены на каком-то бешеном уровне - а уж эпизод, в котором человек в чёрном заходит ночью в комнату к мальчику и показывает пальцем на окно, и вовсе выходит в область какой-то запредельной, непостижимой жути. Даже один-единственный прорыв в такое - уже слишком много чести для фильма про апокалипсис с Николасом Кейджем. А «Знамение» чуть ли не полфильма свободно разгуливает по этой грани - что, согласитесь, явное перевыполнение плана.

Режиссёр фильма не брезгует запрещенными в обществе блокбастероделов приемами типа лихо закрученного сюжета, философского подтекста, ну и эквивалента подковы в боксерской перчатке — здравого смысла. Грустная физиономия Николаса Кейджа, кстати, приходится как нельзя к столу, а от местных катастроф любой нормальный человек очумеет. Что вас может смутить в "Знамении"? Возможно, сюжет – это ведь семейная драма, и на отношениях главного героя с сыном не экономят ни времени, ни диалогов. Но без них никак не вышло бы придать повествованию и сюжету их неповторимость – это надо понимать. Ещё фильм не из тех, что оставляют после себя полный набор ответов на все имеющиеся у вас вопросы. Слегка гудящая от предположений голова — скажите честно, когда вы испытывали нечто подобное в последний раз? И чем это не признак по-настоящему удавшегося кино?

«Знамение», для нас и в нас есть лишь один-единственный мир, и в нем мы не властны что-либо изменить. Конец света нельзя отсрочить, нельзя упросить подождать до следующей серии, пока мы успеем привести в порядок макияж, прическу и банковские счета. Чему и кому суждено умереть, тому не выжить ни под каким благим соусом. Впрочем, Алекс Пройас делает из данной посылки не фаталистический, а совершенно религиозный вывод. Конец света, совершающийся под знаменитое Аллегретто из Седьмой симфонии Бетховена, – это последнее примирение, смерть, беременная новой жизнью и новым миром. Недаром сцена возвращения главного героя в отчий дом, основанная на библейской притче о блудном сыне, отсылает к финалу «Соляриса» Тарковского, а изумительной красоты завершающий кадр с Древом жизни, Адамом и Евой – уже непосредственно к канонам христианской иконописи.

Все два часа, безусловно, оставляют ощущение полного бреда, но бреда настолько вдохновленного и красивого, что невольно улыбаешься, когда герой Николоса Кейджа отворачивается от пекущего, устрашающе красного солнца и задает свой главный вопрос: «как я могу остановить конец света?». Бесстрашию и независимости режиссера Алекса Пройаса можно только завидовать и удивляться. Как человек, запихнувший одновременно в один фильм инопланетян, окровавленную девочку в платьице викторианской эпохи, Николаса Кейджа и апокалипсис, в результате сумел предстать истинным творцом, вдохновленным, пускай, и малость безвкусным.

Фильм сделан на грани шьямалановских тягучих размышлений, и сюжет «Знамения» хула-хупом нанизан на один из вечных споров о мироустройстве – про то, есть ли во Вселенной высший порядок или его нет. Мнение Пройаса о том, есть ли у Вселенной план насчет всех нас или нам уготовано лишь бессмысленное прозябание на куске грязи, несущемся по орбите среди холодной бесконечной темноты, обещало быть не банальным звуком. Но Пройас почему-то спекулирует с ответом на главный вопрос: после всех препитий зрители остаются при своих – кто-то верит в порядок, кто-то ощущает хаос, а кто-то просто предпочитает не задумываться. «Знамение» содержит, в сущности, один, но таранной мощи посыл: оно окунает нас в холодящую душу мысль, что всё может кончиться в любую неподвластную нам минуту – хоть ночью в номере отеля, хоть на автостраде, хоть в метро. Хоть вот прямо сейчас.

Алекс Пройас, как и всякий опытный клипмейкер, этот особый нерв чувствует, снимая не столько свой фильм, сколько фильм по мотивам творчества исполнителя главной роли. Так он поступил и в «Я, Роботе», поставив, при прочих красотах, именно колерованное «Уилл Смит муви». Так он поступил и со «Знамением». Что в последнем случае стало куда заметнее, поскольку изрядная оригинальность сюжета предыдущего блокбастера, да и куда большая массированность тамошних спецэффектов несколько мешали чистоте восприятия. Теперь, когда бюджет стал в два с половиной раза меньше, и все спецэффекты по сути исчерпываются теми двумя «расширенными отрывками», модус вивенди режиссёра Алекса Пройаса в его коммерческой ипостаси проявляется наиболее ярко — оттянемся в эпизодах класса «фильм-катастрофа», а в остальном — последуем готовым рецептам.

Хмурый Алекс Пройас, снявший когда-то бессмертных "Ворона" и "Темный город", а затем перешедший на голливудский консенсус в "Я, робот", в "Знамении" любит спецэффекты — ставшая уже знаменитой сцена падения "боинга" снималась много дней, чтобы с грохотом и лязгом мелькнуть на экране. Еще несколько катастроф пограндиозней и мрачных чудес понеожиданней были сняты явно из тех же соображений, что движут Роландом Эммерихом — это красиво... Религия, включая сакраментальное "и только дети войдут в царствие небесное", в "Знамении" остается в силе, и когда фильм ближе к середине начинает мутировать в кошмар агентов Малдера и Скалли, это даже восхищает — идею "Секретные материалы" встречают "Откровение Иоанна Богослова" следует признать плодотворной. Но если она его и заинтересовала, то виду Алекс Пройас не показал — просто терпеливо затыкал дыры в сценарии спецэффектами и беготней астрофизика. Жаль. Еще десять лет назад в гениальном "Темном городе" австралиец точно знал, какого рода знание необходимо, чтобы одолеть космическую энтропию.

От прямолинейности голливудских продюсеров, с которой они дают зрителю установку на добро, становится еще страшней, чем от тяжелой поступи рока, слышимой в каждом кадре. Падают самолеты, кувыркаются через себя вагоны подземки, по лесам бредут полыхающие лоси — а бесстрашные земляне в последний раз собираются семьями у телевизора, чтобы не пропустить трансляцию конца света. Единственный вариант спасения, предложенный авторами, — в духе времени: правда, поскольку кризис в «Знамении» окончательный, то пакуют чемоданы тут не в Гоа, а на Юпитер.

Всегда больше преуспевавший в образах, чем в идеях, Пройас теперь окончательно перешел на точечные удары по эстетическим рецепторам. Сюжет «Знамения», о нездоровых поворотах которого вежливость велит помолчать, — монументально нескладный и (за вычетом последних 10 минут) довольно бессмысленный; первый, кажется, случай, когда по части духоискательского пафоса кому-то удалось перешьямаланить Шьямалана. Но это кино живо не сюжетом, а тем, что называют словом «моменты». Тут есть момент с лосем. Момент с «боингом». Момент со взбесившимся паровозом. Момент, когда черный человек в темном лесу открывает рот, — и если перечисленное выше просто здорово сделано, то тут уже всерьез по-фриц-ланговски страшно.

Впечатляющая своей зрелищностью и спецэффектами картина удручающе слаба по части сценарной. Такое мог придумать и написать подросток, начитавшийся фантастики и насмотревшийся фильмов-катастроф. Впрочем, для кино красота довольно часто оказывается важнее смысла. А в остальном все просто до банальности — когда-нибудь жизнь на нашей планете закончится, история человечества подойдет к своему финалу, все умрем, короче говоря. Тревожит другое, как волнует многих то, как они будут выглядеть в гробу — неужели, когда наступит конец света, мы встретим его с таким вот лицом, как у Николаса Кейджа? А впрочем, какая разница. Все равно этого уже никто не увидит.

Анализировать «Знамение» — мука смертная, ввиду невнятной и удручающе-беспомощной сценарной основы фильма. Сомнения насчет наличия логики у авторов и, соответственно, адекватности происходящего начинают грызть уже с пролога, в котором демоническая школьница судорожно строчит пророческое послание в виде нумерологической шифровки. И не зря: дальнейшие нестыковки и жанровая неопределенность авторов заводят картину в тупик намного раньше, чем та начинает реально заинтересовывать.

Судьба последние пятнадцать лет вела режиссера Алекса Пройаса, так же как и его нынешнего героя, к неминуемому апокалипсису. Сперва на его дебютном «Вороне» трагически погиб Брэндон Ли, потом «Темный город» предвосхитил «Матрицу» и стал культовым, но полузабытым визионерским шедевром, наконец, мрачноватый и слишком тревожный для блокбастера «Я, робот» возмутил фанатов Айзека Азимова и вызвал больше недоумения, чем радости. Теперешнее «Знамение» в изложенном контексте выглядит не то что еще одной попыткой пробиться в большой Голливуд, но скорее криком отчаяния или пощечиной, как кому больше нравится. По уровню восхитительного и наглого кретинизма сценарий картины наверняка заставит всплакнуть М. Найта Шьямалана с недавним тоже апокалиптическим «Явлением» и Даррена Аронофски, который в «Пи» и «Фонтане» пытался заигрывать с нумерологией и библейскими мотивами. После фильма невыносимо подмывает рассказывать каждому встречному об увиденном, но делать это не позволяет любовь к ближнему.