Сомнение

Наверное, самое удивительное заключается и в том, что картина Джона Патрика Шэнли, несмотря на интригу, детективом ни в коем случае не является. Это достаточно простое, даже в какой-то степени кажущееся поверхностным кино, на протяжении двух часов манипулирует зрителем, исключительно ради того, чтобы поведать о разрушительной силе слова. Будь-то сплетни, которые разлетаются, словно перья на ветру. Или лампочки, обязательно перегорающие в момент гневных перепалок. На зрителя, вовлеченного в действие, накладывается и определенное обязательство — самому дать себе ответ на интересующие его вопросы. Нетрудно догадаться, что это возможно лишь при одном условии — преодолении собственных сомнений. Что же касаемо истины, которая традиционно витает где-то рядом, но так и не удосуживается снизойти до адресата — не факт, что она вообще обязательна в контексте этой поучительной картины.

«Сомнение» может похвастаться, что оставляет после себя многое — может, для неискушённых, даже слишком многое. И зная, каким оказался Оскар-2009, вполне можно предположить, что высокоуважаемые академики оказались теми, кем их можно было полагать меньше всего — просто-напросто неискушёнными кинозрителями. Хотя, зная список их многочисленных проколов — не требовалось никакого «Сомнения», чтобы это понять.

У кого-то, возможно, возникнет желание обвинить кинематографистов в следовании нездоровой моде, заданной охочей до скандалов бульварной прессой, со смаком живописавшей подробности нескольких процессов по делу священнослужителей, обвиняемых в совращении малолетних. Однако острая, с налётом скандальности тематика является лишь фоном и вместе с тем – катализатором настоящих проблем, раздирающих людские души. Шэнли без обиняков обращается к одной из стержневых категорий всего христианства и в первую очередь – именно католицизма.

"Сомнение" это коллекция чистых нравственных парадоксов и, одновременно, реакция на злободневную неуверенность Америки в собственных основаниях — время действия, совпадающее с убийством Кеннеди и началом войны во Вьетнаме, выбрано не случайно. А поскольку каждая фигура тут лишь метафора, вроде горгулий и пухлых ангелов с лирами, история в итоге превращается в некое умозрительное упражнение, человеческий механизм, вроде военного парада или чемпионата по художественной гимнастике, срежиссированного нью-йоркским интеллектуалом. Эта театральная механическая слаженность — несколько абстрактное, но, по-своему, глубокое удовольствие и четыре совершенно заслуженные "оскаровские" номинации за главные и второстепенные роли — дань этому удовольствию.

Компромат на падре дает сам же режиссер — кроме красноречивого кастинга (Хоффман традиционно играет чувствительных первертов), тут довольно ясно проговорено, что прогрессивный отец Брендан любит не только мясо с кровью, красное вино, папироски, но и маленьких мальчиков. Это только мятущаяся завуч не может уличить его педофилии, а нас-то убеждать не надо. Зритель может сомневаться только в проявлениях этого чувства — платоническое оно или все-таки недопустимо плотское? Сама же природа любви к детям тут признается безусловно божественной. Как говорит здесь негритянская мама, «какая мне разница, почему этот человек любит моего сына! Главное, что он обращается с ним хорошо".

Конфликт между консервативным и реформистским началами стар, как мир. За словом "сомнение", которое роняет Флинн и которое дало название пьесе и фильму, скрывается давний подтекст, который в картине не раскрывается, но ясен любому, кто знаком с историей христианства в период борьбы с ересями. В Средние века сомнение в постулатах официальной церкви считалось преступлением, и от основоположника скептицизма Себастьяна Кастеллиона потребовалось немалое мужество, чтобы провозгласить постулат терпимости и объявить сомнение основой мышления – без чего было бы невозможно ни гуманизма, ни развитие науки. Учитывая эту просветительскую традицию, которую создатели подцензурного советского фильма едва ли знали, а если бы знали, не могли бы на нее опереться, пьеса Шенли намного глубже, чем сценарий Полонского.

Мэрил Стрип не привыкать к ролям женщин, сухих снаружи, тающих внутри. Ее дуэт с отцом Флинном ( Филипп Сеймур Хоффман) – это тот удачный контраст, который оживляет всю историю. При этом не играет особой важности окончательная правота Алоизии или же отца Флинна, интересно то, как от диалога к диалогу симпатия переходит от Стрип к Хоффману и обратно. Мэрил Стрип, Эми Адамс, Филипп Сеймур Хоффман и Виола Дэвис – основной состав героев, и каждый из них с номинацией на Оскар. Пулитцеровская премия за одноименную пьесу. Казалось бы, это идеальное соотношения качества и гарант признания. Но этой истории требуется молчаливое уединения зрителя, к которому довольно сложно прийти. Если интерес к героям не зародится с самого начала, то, скорее всего, смысл досматривать фильм будет почти утерян.

Драматург Шенли, выросший в Бронксе и достигший к описанному в пьесе моменту аккурат четырнадцати лет, получил за «Сомнение» Пулицера и второй раз в жизни стал за камеру. И, как это вообще свойственно театральным людям, отдал текст на откуп актерам: привычно великая Стрип выжигает вокруг все живое, Хоффман по-женски эксплуатирует свою внешность, девушка Адамс симпатично сверкает из-за камина мышиными глазками. Режиссура аккуратна, как хоффмановские ногти, и столь же назойливо многозначительна.