Пьета

Тут есть и горечь, и безысходность, и свет во тьме. Однозначно, что у режиссера произошло некое осмысление жизни за три года своего молчания, он стал еще более твердым в своем стиле. И где-то повторяет Достоевского, который считал, что через страдания люди приходят к Богу и совершенству.

Диковатое корейское христианство органично вписалось в мир ким-ки-дуковского китча, и уже дуракам стало ясно, что агрессия в этом мире по законам мелодрамы взывает к раскаянию. Пройдя через трудные времена и выйдя из кризиса, Ким Ки Дук сегодня опять предстает в отличной форме и энергично играет кинематографическими мускулами.

Ким Ки-дук бьет зрителя по лбу, не сдерживая силы, наотмашь: он знает, что зритель это любит. Оказалось, впрочем, что не остыла к Киму и фестивальная конъюнктура. Как ни мерещилось критике, что не самых сентиментальных людей вроде Майкла Манна и Марины Абрамович, заседавших в Венецианском жюри, не растрогаешь сладкими кровавыми слезами, — критика осталась в меньшинстве.

Это абсолютно лубочная история, шансон в три аккорда. Но надо отдать должное Ким Ки Дуку, набившему руку на таких сюжетах,— свои жестокие притчи он рассказывать умеет. И как бы ни было иногда неуютно наблюдать за мучениями его героев, все же интересно, чем все это кончится — до самого последнего дикого аккорда.

Единственная проблема с «Пьетой» заключается в том, что Ки-Дук Ким сам уже много лет ничего не ощущает. Делая эссенцию азиатского экстрима, каким его любят трепетные европейские фестивали, драматургически режиссер стремительно движется куда-то в сторону китайской оперы. Живых людей в его аллегоричной кинофреске нет.

«Пьета» при всем натурализме своего содержания смотрится не столько трагедией, сколько гротеском — который в силу отсутствия у режиссера и толики самоиронии получается, понятно, ненамеренным. В сущности, природу своего творчества Ким выдает в финале — в котором фигурирует выкопанный из земли труп: тело кажется удивительно хорошо сохранившимся, почти не подает признаков разложения.