Как и «Гонгофер» Бахыта Килибаева, на который «Дзифт» похож до такой степени, что местами кажется, они сняты одним человеком, гырдевский фильм грубоват — и по форме, и в выражениях: о говне тут говорят больше и увлеченней, чем о любви, а голый зад героя появляется в кадре чаще, чем птичий профиль болгарской топ-модели Илиевой, изображающей фам-фаталь. Но грубость почерка и некоторое варварство манеры хорошо рифмуются и с наивностью героя, и с лежащей в сердце каждого второго нуара женоненавистнической максимой — что красавица, если не дура, всегда обманет и предаст, а мужчина, даже самый тертый, круто сваренный и в плаще, все равно поведется на обман, как ребенок.
Фильм этот почти прогремел на прошлогоднем московском кинофестивале (зачем было заставлять публику ждать ограниченного проката целый год?), его уже успели обозвать соцреалистическим неонуаром. Нуар — потому что черно-белый, с роковой красоткой, характерным ритмом и смертью в конце, соцреалистический — Бог его знает почему, видимо за счет борьбы ужасного с еще худшим, а также из-за софийских имперских пейзажей, сталинского ампира, грандиозных бань и других неизменных составляющих советского кино. Снял это чудо театральный режиссер Явор Гырдев, это его первый фильм, и даже если вдруг он окажется последним, у него есть отличный шанс попасть в учебник.
У Гырдева как у дебютанта в кино бывают проблемы с выдержкой ровного ритма — даже при не очень-то серьёзной продолжительности, а сценарист фильма регулярно путает необходимость нуаровского героя в закадровом монологе с собственным стремлением проговорить прямым текстом почти всю метафорическую начинку фильма. Но даже при этих слегка раздражающих недостатках «Дзифт» всё равно очень мало похож на что бы то ни было ещё, не только с позиций текущего кинорепертуара, но и вообще. Уже одно это — достаточная причина взглянуть на него.
Восточный режиссер не был бы самим собой, если бы ограничился чистым, пусть даже и творческим воспроизведением западного лекала. Гырдев совершает более сложную операцию – прививает "нуар" не только к другим реалиям, но и к аборигенным полужанрам. В результате – головоломное упражнение для терминологических способностей критиков: то ли черный соцреализм, то ли соцреалистическая чернуха. Да еще с псевдофилософским уклоном и постмодернистскими прибамбасами. Сочетается все это или остается в виде отдельных составляющих – вопрос софистический, на который проще ответить так: это дело вкуса. По мне, так вполне съедобно. А для дебюта – просто отлично: перспективная заявка на будущее. Что Гырдеву и требовалось доказать.
На контрасте с тем заунывными арт-хаусом, что доезжает до Московского кинофестиваля, болгарский фильм хотелось славить разными высокопарными словами. По меньшей мере называть глотком воздуха, а в минуты особенно подступавшей тоски – картиной абсолютно гениальной. Теперь, вне трагического контекста, становится понятно, что часть восторгов придется откинуть: «Дзифт» – просто хорошее кино. Хорошее и удивительное – столь фантастическую мешанину эстетик увидишь нечасто.
Прежде всего «Гудрон» радует всё-таки нечастой кинематографичностью мышления режиссёра, пусть успевшего получить признание своими театральными работами. За причудливым антуражем, который бы подошёл и мрачной антиутопии, и вычурностью ситуаций, когда даже стремление припасть к площади Народного Собрания в центре Софии, чей гудрон впитал дух Вождя, всё равно трепещут живые человеческие души. И зрителям выпадает шанс лицезреть уникальную картину мира, одновременно отвратительного, как две тонны фекальной массы, и невыразимо прекрасного, словно чёрный диамант, предусмотрительно спрятанный в комке гудрона.
Своим юношеским, немного бестолковым энтузиазмом «Дзифт» похож на наше кино второй половины 80-х: тогда люди вроде Евгения Иванова («Никотин») и Рашида Нугманова («Игла») тоже переживали стадию радостного увлечения репертуаром Музея кино, а уходящая советская фактура уже не была заряжена имперским пафосом, а одним только идиотизмом. На идиотизме «Дзифт» во многом и выезжает — попурри из киностарья было бы еще одной посредственной шуткой для своих, не будь все эти цитаты растворены в странненьком, прохановского разлива соцарте.