Артист

С точки зрения постановки в картине много чрезвычайно удачных и эффектных эпизодов. Некоторые из них - просто-таки чаплинского уровня: игра Пеппи с плащом Валентайна, совершенно изумительная сцена дублей с Валентайном, когда он танцует с Пеппи. Также Хазанавичюс искусно использует неожиданные звуковые эффекты - например, в сцене, когда Валентайну везде начинает чудиться звуковое кино.

Расскажи Хазанавичус ту же самую историю в цвете и звуке, едва ли она вызвала бы столь всесокрушающую резонансную волну. Это ведь, если подумать, всего лишь простенький ромком — да, его действие происходит в Голливуде, но о закулисной жизни фабрики грез нам в свое время уже достаточно поведали Уайлдер, Богданович, Олтман и Вуди Аллен. Но история, в конечном итоге, не так важна, когда перед нами феерия формы — а ее Хазанавичус чувствует почти идеально. Черно-белое немое кино о черно-белом немом кино — полтора часа чистого счастья.

История любви, честная и искренняя , как рассказ малыша. Игра актёров, яркая и выразительная, сравнимая лишь с игрой в лучших театрах мира. И совершенно непередаваемая атмосфера начала прошлого века. Хазанавичусу удалось сделать своего рода машину времени, отправив зрителей во времена, когда кинематограф только делал свои первые смелые шаги.

Единственная встреченная претензия к фильму, кажется, заключается в том, что оно сделано так, чтобы всем нравиться. Это может раздражать. Мало того что жена режиссера Беренис Бежо отлично вписывается в ретро-платья, прически и танцы. Мало того, что Жан Дюжарден еще раз доказывает, что он актер, чьи возможности не ограничиваются эксцентрической клоунадой в комедиях того же Азанавичюса

Фильм, несмотря на все свои гэги, лишен постмодернистской иронии — он не играет с классикой, он выглядит как классика. Здесь все впервые: любовь начинается в газетных статьях, ночные кошмары убийственны, а наступление звуковой эры одинаково поражает и зрителя, и героев. Здесь все запредельно: огромная страсть, трагическое одиночество, всемирный успех, жадный продюсер, восторженная публика — и все эти слова пока еще не стерлись от постоянного употребления, кинопленка горит жарко, эмоции пока еще не остыли.

Лента Мишеля Хазанавичуса — нежное признание в любви старому немому кино, стилизацией под которое и является. То есть будьте готовы к черно-белой «квадратной» картинке и отсутствию озвученных диалогов. Не спешите кривиться! — пускай «Артист» снят в духе немых мелодрам, начинка в нем современная. Режиссура, монтаж, музыка, темпоритм и компоновка кадра вполне модерновые: у фильма захватывающий нарратив, который эффективно затмевает старомодность «обертки» в глазах самого предубежденного зрителя.

"Артист" - это гимн немому кино расписавшегося в своей любви к Голливуду Хазанавичуса. Превосходный кастинг оживляет и без того душещипательную историю, которой проникаешься до последней своей клетки, так что грохот поставленного на стол стакана воспринимаешь в точности как главный герой – как катастрофу, подобную извержению вулкана.

Талант или бездарность Джорджа Валентена (Жан Дюжарден) не имеют ровным счетом никакого значения. Он — артист, и этим все сказано. Движущаяся тень, марионетка, душка. Усики, как у Кларка Гейбла. Прищур, как у Дугласа Фэрбенкса. Лоб, как у Джона Гилберта. А смокинг как носит! А фехтует! А в амазонском болоте тонет-то как! Впрочем, чтобы так тонуть и так носить смокинг, тоже нужен талант.

При всем своем хулиганстве Хазанавичус идеально чувствует выразительность, текстуру немого кино (довольно, кстати, сложную) и мастерски вписывает туда Дюжардена, едва ли не лучшего французского артиста из сорокалетних, невероятно пластичного. И магическим действительно образом тогдашняя вынужденная наивность и сегодняшняя нежная насмешливость начинают плясать синхронно: для того чтобы снять историю влюбленности в пяти коротких бессловесных дублях, должны были пройти эти 80 лет, но необходима была и точка отсчета.

«Артист», понятное дело, черпает силы не в излишествах, а в жанровом аскетизме, но сути это не меняет. Ведь фильмы, которым на роду написано стоять на разных полках, демонстрируют одно и то же — невиданной красоты и щедрости аттракцион, прекрасный параллельный мир, куда плюхаешься с головой, выныривая лишь в тот момент, когда по экрану уже бегут финальные титры. Разумеется, пасть жертвой очарования «Артиста» призван не только Голливуд.

Этот эксперимент, который получился, не смог стать чем-то большим, чем небольшое приключение, и, конечно, не смог изменить текущее положение вещей. Про ленту через несколько лет забудут, как забыли в свое время про немое кино. «Артист» - определенно хороший фильм, но как сказала героиня Беренис Бежо: - Старому приходит конец, на его место приходит новое. Необходимо идти в ногу со временем. Это жизнь!

Киноакадемики и кинокритики наперебой кричат о том, что «Артист» - это шедевр. Не берусь утверждать обратное или разубеждать, но, на мой взгляд, это просто очень хорошее кино. Созданное по правилам Золотого века Голливуда и с любовью ко всем, кто когда-либо был причастен к кинематографу. Милое и непосредственное, как Угги – замечательный пес, способный собой украсить любой фильм и триумфально завершивший «Артистом» свою кинокарьеру.

Увы, в жизни не только кинопленки горят, но и запечатленные на них звезды сжигают себя — или долго, смешно и некрасиво стареют, впадают в маразм и спиваются. Но это последнее, чем благодарному зрителю или, более вероятно, растроганной зрительнице "Артиста" стоит забивать свою хорошенькую головку — размышлениями о том, почему преданных умных собачек и душевно чутких молодых старлеток не хватает на всех пережеванных и выплюнутых Голливудом артистов.

Практически по любому вопросу, так или иначе затрагиваемому «Артистом», у мирового кинематографа уже давно приготовлен подходящий ответ, гораздо более внятный и весомый. В этой связи всю восторженную чехарду вокруг милой, чего уж там, но страшно поверхностной картины Хазанавичуса получается объяснить только одним предположением. Вердикт Кочерыжкина - легкомысленная стилизация под немое кино, необъяснимо преподносимая публике чуть ли не как главный шедевр мирового кинематографа последнего времени

Хазанавичус создаёт упоительную, почти волшебную атмосферу, а главное, заражает чувством неподдельной любви к образам, навеки запечатлённым на целлулоиде, который (вопреки соответствующему отчаянному поступку Валентина) не горит, как и рукописи. Но, в отличие от того же Мартина Скорсезе, Мишель, не случайно пригласивший заокеанских актёров (особенно колоритен Джон Гудман) и использовавший титры на английском языке, воспевает именно Голливуд.