Кожа, в которой я живу

Справедливости ради, две трети удовольствия рождается тут от сперва робкого, а по мере развития событий все более настойчивого подозрения, что мастер вовсе не планировал снимать комедию, что в его удивительном мире именно так выглядит научная драма с элементами хоррора. Но какая, к дьяволу, разница. Помимо фирменного безумия, последнее время мирно тлевшего под густым слоем фирменной дури и фирменной же сентиментальности, к Альмодовару внезапно вернулась и былая ловкость рук: чего стоит хотя бы то изящество, с которым он нахлобучивает на весь этот кретинский гиньоль счастливый финал, являющийся ко всему прочему трансгендер­ной вариацией на тему пословицы «никогда не знаешь, где найдешь, где потеряешь».

Очень приятно время от времени выходить из зала с мыслями, не о том, в каком бы баре сейчас продолжить отлично начавшийся вечер, а молча идти домой, во внутреннем диалоге с самим собой, с режиссером о вещах, которые раньше если и приходили тебе в голову, то как-то вскользь, случайно, неосознанно, без особенной задержки в голове. Очень приятно, иметь время от времени дело с серьезными авторскими высказываниями, которые дают много материала для работы души. Педро Альмодовар размышляет на тему преступления и наказания и делает весьма парадоксальные выводы, с которыми хочет нас познакомить.

Человеческие характеры и эмоции здесь варятся в колдовском котле, чародей - творец сего маскарада, разливает зелье повсюду, не жалея, орошая все вокруг своим безумием, и заходясь в хохоте - у него получилось одурачить всех!

«Кожа, в которой я живу» снята без малейшей тени иронии, с масштабным надрывом и слепящей, как прожектора, сентиментальностью, с метафизической «картинкой», созданной усилиями блистательного оператора Хосе Луиса Алькайне. В сущности, это Эсхил, Софокл и Еврипид, перетолкованные и перемолотые в расколотом, утратившем идентификацию сознании третьего тысячелетия.

Педро Альмодовар наконец-таки вернулся таким, каким все мы его любим. Без корявой экзистенции, натужного саспенса и Пенелопы Крус, рыдающей на помидоры, однако с большими успехами в области старого доброго китча. Сюжетно перед нами не столько история о телесных излишествах, сколько мелодрама о стойкости духа. А с точки зрения формы — не ужастик, а презабавная травести-версия хичкоковского «Психоза», в котором скелеты из шкафов предусмотрительно вытащены и бережно наряжены в самые лучшие мамины платья.

История, отлично придуманная и сконструированная, насыщенная атмосферой "нуара", только в самом финале оказывается смешной, но все равно в ней разлито слишком много горечи и печали. Сегодня вчерашние хулиганы и циники перешли в лагерь если не консерваторов, то умеренных, если не моралистов, то стоиков, и это удивительный, но закономерный факт.

Автоматическое воспроизведение стиля где-то к Дурному воспитанию вылилось в то, что все фильмы Альмодовара стали даже по смыслу предельно близки к Дикой Розе и Просто Марии - всего лишь констатацией того, что жить страшно. А здесь, в Коже, ожившая эмоция дает мощный эффект. Кровь, любовь, урки в костюмах тигрят, запертые двери, бешенное нагромождение травм и скелетов в шкафах складывается не в констатацию, а в осознание. Все они вместе взятые – не производная какого-то злого рока, витающего над каждым трансвеститом и каждой домохозяйкой (других существ во вселенной Альмодовара давно не живет), а прямое следствие их поступков.

«Кожа» наконец знаменует выход режиссера за эти пределы. Кино, начинающееся как стилистически выверенный триллер, уже к получасу экранного времени, что называется, расправляет плечи: туда, где только что вели разговоры о биоэтике, входит придурок в костюме тигра, эксперименты с клетками оборачиваются, простите, вагинопластикой, окололакановские измышления о природе женского — издевательским цитированием главной эксплуататорши феминного в совриске художницы Буржуа и дурной, лихорадочной мелодрамой. Мелодрамой с настолько абсурдным числом скелетов в шкафу и пистолетов в женских ручках, что она превращается в итоге в форменный парад психопатологий.

Видимо, автор «Кики» и «Высоких каблуков» понял, что его последние картины не дотягивают до уровня хитов 90-х. Вот и попробовал себя на поприще угрюмой психологической страшилки, адаптировав для экрана роман Тьерри Жонке «Тарантул». И все же сломать рамки амплуа так и не смог: при всех соблюденных жанровых условностях «Кожа, в которой я живу» в считанных кадрах похожа на заявленный чиллер — на деле мы лицезреем все ту же альмодоваровскую мелодраму с ее типичными родимыми пятнами

Странный триллер про мрачного доктора и трансгенетику стремительно и необратимо мутирует в порождение, которому и названия нет. Так, кривясь и принимая невообразимые формы, трансформируются жертвы какого-нибудь рокового воздействия, которое превращает парня с улицы в человека-паука. Но кому придет в голову ругать Альмодовара за дичь в кадре? Чего стоит набор фаллоимитаторов, бесстрастно предъявляемый в качестве инструмента самосовершенствования. Или за издевательски бессовестные сюжетные повороты? Количество вскрываемых в «Коже» родственных связей авторы какой-нибудь мыльной оперы растянули бы серий на сто. Всем этим испанец грешил и ранее, за что и был любим. Теперь его подозревают скорее в утрате аутентичного безумия и попытке его сымитировать, скроить по старым лекалам.

То ли мы постарели, то ли Альмодовар, то ли все то, что раньше казалось сенсационной провокацией, сегодня выглядит обыкновенным китчем. Настолько неинтересно, что даже лень разбираться, где автор шутит, а где начинает проповедовать. Наверное, потому что само искусство кино ушло здесь даже не на второй план, а на первом — модный показ, в центре которого сочетание фамилий Альмодовара, Готье и Бандераса. Поэтому и сюжет "Кожи..." — либретто какой-то мыльной оперы. Все это было у него и раньше, только здесь совсем нет того драйва, той энергии, какой-то, может быть, отпетости, которые были фирменным знаком всех без исключения "альмодрам". А без энергии трэш остается трэшем, сколько бы он ни стоил.